Я нашёл его ровно там, где и думал: на углу Молодёжной и Космонавтов. Худенький остролицый пацанёнок лет 13-ти сидел на тротуаре возле заросшей травой и ромашками клумбы, угрюмо прокручивая колесо старенького, лежащего на боку велосипеда. Было жарко, в небе сияло полуденное южное солнце. К счастью, тень от росшего из клумбы тополя немного спасала от палящих лучей.

— Привет, — сказал я. — Помощь не требуется?
— Здрасте. — Он настороженно оглядел незнакомца. Под тёмной чёлкой блеснули любопытные мальчишеские глаза. — Сам справлюсь. Спасибо.
— Погнул? — Притворившись, что не услышал, я кивнул на ходящее «восьмёркой» колесо. — Теперь только в мастерскую.
— Наверное, — вздохнул он. — Влетит мне от папы.
— Не переживай, — ободряюще улыбнулся я. — С папой как-нибудь решим.
— Интересно, — слегка улыбнулся он в ответ. — И как же?

Я помолчал, оглядывая парнишку. Потрёпанные джинсы, старенькая футболка с вышитым на груди полинялым якорем, красиво парящим над голубыми волнами. Лицо — умное, открытое, но при этом настороженное. Парень не доверяет посторонним, что и понятно. Спокойные времена Рабочих Республик давно миновали.
— Послушай, — я сделал ладонями успокаивающий жест. — Я понимаю: незнакомый дядька прицепился на улице, вопросы всякие задаёт. Врать не буду — я тебя и впрямь искал, для разговора. Поэтому давай, как говорится, баш на баш. Ты ответишь на пару вопросов, а я спасу тебя от отцовского гнева. Говорить можем прямо здесь, — я поймал себя на мысли, что слишком чащу. — Хоть на этой скамеечке. Согласен?
Я протянул ему руку, глядя прямо в глаза. Когда говоришь с детьми, врать и юлить нельзя. Дети чувствуют фальшь за километр.
Чуть помедлив, он крепко и серьёзно пожал мою ладонь.
— А с чего вы решили, что я опасаюсь? — спросил он с лёгким вызовом. — Вовсе даже нет. Тихореченск — это вам не Тополь. У нас люди другие.
— Кроме «заставовцев»?
Чуть вздрогнув, Никита втянул голову в плечи, тут же, впрочем, взяв себя в руки. Ай, как неаккуратно! Дернул же чёрт!
— Откуда вы знаете? — Он подозрительно оглядел меня, словно ища на рукаве характерную повязку. — Вы что, с ними?
— Прости. — Поняв, что разговора не получится, я грустно отмахнулся. — Нет, я не с ними, но доказать не могу.

Я развернулся, чтобы уйти.

— А я вам верю, — донеслось до меня вдруг. — Вы не такой, как ЭТИ.
Не веря ушам, я радостно повернулся.
— Тогда присядем? — я указал взглядом на скамейку.
— Здесь жарко, — поморщился он. — И пыльно. Я знаю хорошее место. Пойдёмте, тут недалеко.

Узкими тихореченскими улочками мы прошли до небольшого скверика. Пройдя по растрескавшемуся асфальту мимо статуи горниста с развевающимся на ветру знаменем, углубились под сень разросшихся деревьев.
— Подожди, это же Парк Чётырех пионеров. — Опустившись на скамеечку, я указал на стоящую неподалёку скульптуру. Девочка и трое мальчишек, двое постарше, один совсем ещё пацанёнок, словно шли куда-то по забросанной листьями и ветками аллее. — Они же, вроде, герои, с фашистами сражались. Почему же за этим местом не следят?
— Не знаю. — Чихнув, Никита почесал расцарапанную коленку. — Папа говорит, не до парков сейчас.
— Вот ещё! — возмутился я. — Пионеры или нет, но это, всё же, история.
— Вы прямо как дедушка, — улыбнулся он. — Он тоже говорит, что историю забывать нельзя. А папа над ним смеётся, крылатым называет. Дедушка раньше этим был… — он нахмурился вспоминая. — Политруком. Ну, кто солдатам в армии всё объясняет. А папа говорит, что ему на пенсии скучно, и он нас замучает.
— Ругаетесь, значит? — уточнил я. — Жаль.
— Да нет, что вы, — беззаботно отмахнулся Никита. — Папа дедушку любит. Ругаются они редко.
— А ты что думаешь? — осторожно полюбопытствовал я. — Кто прав, папа, или дедушка?
— Трудно сказать. — Сорвав травинку, Никита принялся сосредоточенно жевать. — Папа говорит, старое это всё. Ну, книги, что у дедушки стоят. Что надо в будущее смотреть. А дедушка говорит, что это и есть будущее, просто люди ещё не поняли. А я… знаете, чего хочу? — С трогательной детской надеждой он поднял на меня глаза. — Чтобы мир везде был. Это главное.

В горле встал ком. Торопливо сглотнув, я кивнул:
— Ты про то, что творится между Рубежьем и Державой?
— Да, — потупившись, тихо ответил он. — Говорят, война будет. Что КОРДОН напасть хочет, а Эгида защищает, оружие даёт. В школе про это много сейчас. Марта Николаевна говорит, что только так будет мир — если все нападать боятся. А дедушка говорит, что это ерунда. Что если кругом горы оружия, то оно обязательно выстрелит. А папа говорит, что всё хорошо будет. Но мне всё равно страшно.
Он замолчал отвернувшись. Я осторожно положил ладонь ему на плечо, пытаясь успокоить.
— Всё образуется. Не надо отчаиваться.
— Вот и мама так говорит, — буркнул он. — Говорила…
— А папа?
— А папа говорит, что нет у него времени болтологию по ящику смотреть, а политикой пусть политики занимаются.
— Можно его понять, — заметил я. — Сейчас и правда — как ни включишь, так дичи насмотришься. Руки опускаются, а нельзя их опускать. Бороться надо, за лучшее будущее. — Ну вы точно как дедушка, — усмехнулся он краешком рта. — Очень похоже говорите.
— А ты книги те читал? — перевёл я тему. — Дедушкины?
— Там сложно. — Он покачал головой. — Виктор Заречный, синергизм… Я пытался, ничего не понял. Дедушка сказал, что мне ещё рановато. Одно, правда, понравилось.
— Что?
— Крылатый Июнь. Когда Заречный с лётчиками восстание подняли, против царя и византийской войны.
— И флаг у них красивый, — поддакнул я. — Голубой, цвета мирного неба, как потом у Республик. Но про «рановато» это ты зря. Составить своё мнение никогда не рано. Попробуй всё же, расскажи, что в тех книжках писали
— Ой… — Он смешно вздохнул, собираясь с мыслями. — Что все войны ведутся из-за богатых. Что есть такие люди, у которых много-много денег. И они потом друг с другом соревнуются, чтобы ещё больше заработать. А Виктор Заречный мечтал, чтобы всё по другому устроить, потому синергизм с Республиками и придумал. Но до конца не вышло, Республики исчезли, а вместо них теперь Держава, Саксония и КОРДОН. Правда, Рубежье в него не вернулось. И Пролив тоже, и Дальний Край. А в школе говорят, что КОРДОН хочет нас к себе силой вернуть. А мы боремся за свободу, вместе со всем цивилизованным миром. И в «Заставе» так говорят, только я им не верю.
— Почему? — Увидев, что ему неприятно говорить, я ободряюще сжал худое мальчишеское плечо. — Злые они, — подумав, протянул он. — Говорят правильно, про свободу, независимость, а всё равно. Пацанов обижают, Джавада чуть не избили, гады. И главное, все на одного, понимаете? Дедушка их страсть как не любит. Они, говорят, богачам служат. Нашим, рубежским. А в Державе свои есть, такие же. Их по телевизору часто показывают. Дедушка говорит, они дураки, не понимают, что друг от друга не отличаются.
— А что же полиция? — удивился я. — Это ведь настоящие хулиганы.
— Да что полиция, — вздохнул Никита. — Кто их тронет? Они же патриоты, к ним даже губернатор приезжал. А Генеральный министр вообще по телевизору сказал, что патриотизм нам дорог как никогда. Потому что северный сосед не спит… то-есть, не дремлет.

Это он прав, никто «Заставу» не тронет. Скорее, тронут Джавада, который, судя по имени, совсем из других краёв. Кто он, интересно? Византиец? Или из бьющихся за независимость, вооружённых Колониями и Унией до зубов финикийцев? На Южном Востоке сейчас жарко. И детям там делать нечего.
— Ну, а вообще что вы делаете? — Перевёл я тему. — Сейчас же каникулы.
— На великах катаемся, — пожал плечами Никита. — Я, Маруська, Джавад, Димка с Серёжкой. Катька приходит, Вася Пономарёв. На пустыре в войнушку играем, ну, где гаражи. Или в рыцарей. У меня даже меч есть, — похвастался он. — Двуручный. Но он не страшный, там внутри пластиковая трубочка, а сверху намотан поролон. Больно не ударишь, только очки лучше снимать. А, ещё любим играть в «Горизонт» или в «Последний Хранитель Звёзд». Космос, там, экспедиции…
— Здорово, — восхитился я. — А на речку ходите? На Сиротку?
— Конечно, — кивнул он. — И на речку, и по форту иногда лазим. Вы знаете, что там сокровища спрятаны? Мы их давно ищем. Ещё на том берегу есть пионерлагерь заброшенный, «Ветерок», но мы туда не ходим.
— Почему? — Я навострил ушки. Чтобы пацаны, да не лазили по заброшкам?
— Там последнее время… в общем, странные вещи творятся. — Он понизил голос, словно из опасения, что его услышат. — Звуки всякие из ниоткуда, голоса. Будто привидения.
— Что за ерунда, — рассмеялся я. — Привидений не бывает.
— А вот и бывают. — Нахмурившись, он откинул чёлку. — Их, правда, не видел, а «плывун» — очень даже.
— Что ещё за плывун? — Я придвинулся ближе. — Ну-ка, выкладывай!
— Понимаете… — он поёжился, словно от холода. — Я и сам не знаю. Мы тогда вечером полезли, слышим — гудит что-то, за столовой. Ну, мы туда, а там… всё плывёт как кисель.
— Может, просто горячий воздух? — подсказал я.
— Нет, — он помотал головой. — Не воздух. ВСЁ плывет, даже стены. Мы думали, столовка рухнет, а стены р-раз — и на место встали. А ещё Толька в школе говорил, что шпионов там видел.
— Шпионов? — без всякого притворства вскинул брови я. — Каких ещё шпионов?
— Военных, — без тени иронии объяснил Никита. — В нашей форме. Они из лагеря шли, а он их услышал и спрятался у дороги.
— А почему он решил, что это шпионы? — удивился я.
— А кто же они? — Никитка пожал плечами. — Что военным там делать? Толька говорит — КОРДОН это. Нас завоевать хотят, готовятся. Он даже в полицию ходил, да над ним только посмеялись.
— Дела-а, — выдохнул я. — Впрочем, уверен, всему есть объяснение. Возможно, они что-то там ищут. Или строят секретный объект?
— Ничего они не строят. — Он закусил губу. — Из «Ветерка» даже дядя Фима ушёл, дурачок местный. Раньше там жил, а теперь боится.
— А чего папе не рассказал? – полюбопытствовал я. — Он же, вроде, контрразведчик.
— Не будет он слушать. — Смешно задрав голову, Никита принялся рассматривать плывущий высоко в небе самолётик. — Он вообще говорит, что я не мужчина. Что боюсь всего, от мира прячусь. А мне что, как в «Триумфаторе» — в Колизее драться?

«Триумфатор»… хороший фильм, мощный. Из-за интриг и предательства византийский генерал Константин попадает в плен к покорившим западный Рим варварам и принуждён сражаться в ветшающем Колизее на потеху злобной немытой толпе. Только почему обязательно…

— … драться? — закончил я мысль. — Мужество — оно разное. Иногда даже просто жить нелегко.
— Да ну, бросьте, — отмахнулся он, всё так же глядя ввысь. — Прав папа, не мужчина я. Потому что уехать хочу.
— Далеко?
— Не знаю. В Унию или Независимые Колонии.
— Тихореченск, стало быть, надоел?
— Вы не подумайте, я его люблю, — помолчав, совсем по-взрослому ответил он. — Только вот…
— Всё поменялось, — подсказал я. — Неспокойно стало. И с папой не ладится. Кричит, ругается. После того как мама пропала.
— Откуда вы… — Он вскинулся и отодвинулся на край скамейки. — И про то, что он контрразведчик?
— Можешь считать, что я ангел-хранитель, — улыбнулся я. — Ну, или добрый волшебник. Я не отсюда, издалека. Из другого мира, но похожего на твой.
— Вы что, пришелец? — прищурился он. — Так не бывает.
— Нет, не пришелец. — Покачав головой, я перешёл на серьёзный тон. — Но знаю про тебя немало. И хочу сказать, что тебе предстоит многое. Будет непросто, но ты справишься. Не хуже, чем Константин.
— Я ничего не понимаю… — Разволновавшись, он принялся дрыгать коленками. — Так кто…
— Сейчас ты всё забудешь, — повелительно сказал я. Вышло кринжевато. Тоже мне, джедай. — Но кое-что всё же запомнится. Знай, что ты смелый, гораздо смелее, чем думаешь. И когда придёт время, сделаешь правильный выбор.

Вздохнув, он удивлённо поморгал.
— Дядя…
— Антон.
— Дядя Антон, можно, я пойду? — вежливо спросил он. — Мы с ребятами встретиться договорились, а у меня велик сломан.
— Да да, конечно. — Достав кошелёк, я отсчитал несколько купюр.
— Это что? — нахмурился он. — Уберите.
— На починку, — терпеливо растолковал я. — Здесь недалеко мастерская, а мне пора идти. Бери, не бойся, тут не так много. Я ведь обещал помочь.
Подумав, он медленно принял хрустящие рубежские талеры.
— Спасибо? — как-то вопросительно сказал он.
— Иди, иди, — подмигнул я. — Это тебе спасибо.

Улыбнувшись, Никита поднял велосипед и весело пошагал в сторону улицы Гаранина. Я долго и с нежностью смотрел ему вслед, пока маленькая, чуть ссутулившаяся фигурка не исчезла за поворотом.
— Удачи тебе, парень, — прошептал я. — Всё ты сможешь. Даже не сомневайся.